Буду резать, буду бить – все равно тебе любить! (рецензия на спектакль ТЮЗа "Извините, что я вас любил (убил)!")

В Томском областном театре юного зрителя состоялась очередная премьера – спектакль «Извините, что я вас любил (убил)!» по одно-актовым пьесам англичанина Гарольда Пинтера. Режиссер Лариса Лелянова со свойственным ей надрывом и желанием докопаться до самых внутренностей страстей человеческих поставила действительно необычный для Томска спектакль. Пинтеровского «Сторожа» 5 лет назад уже ставил Барнаульский режиссер Владимир Золотарь на сцене областного Драматического театра. Однако и по сей день пьесы господина Пинтера остаются крепким орешком, как для режиссеров, так и для зрителей. Герои Пинтера – люди Лондонских трущоб, честные шизофреники, проститутки и гомосексуалисты, неудовлетворенные парочки всех возрастов, представители богемы и обитатели фешенебельных особняков. Так или иначе, каждый из его героев может запросто, подобно кэрролловской Алисе, перерасти обстоятельства, да так, чтобы «сказка» лопнула, сменить масть, скинуть смокинг и пуститься во все тяжкие. Пинтер играет парадоксами, диалогами, комкает и снова расправляет их, раз за разом, возвращаясь к «черновикам»; его герои похожи на мятущиеся в свете тени живых людей, потому что настолько живым быть просто невозможно. В отличие от предшественников, драматургия Пинтера, на мой взгляд, абсурдна менее всего. Разрушив сценическое пространство, само понятие камерности и диалог, он все же говорит со зрителем на понятном языке. Вопрос в другом - понимают ли друг друга герои Пинтера? Так было и в «Пейзаже», и в «Коллекции» и в «Любовнике» - именно в тех пьесах, что выбрала для новой постановки Лариса Лелянова. Она объединила три пьесы в одно целое, а события, описанные в них, происходят параллельно. Дом, где разбиваются сердца. Нонконформист Пинтер разрушает общественные устои современного ему общества на сцене и в жизни, режиссер Лариса Лелянова подключила к «разрушению» сценического пространства художника–сценографа Владимира Авдеева. Две асимметричные твердыни с вмурованными в них «супружескими топчанами» и станок-гильотина не оставляет героям ни шанса на глоток общения. Единственное средство быть услышанным – телефон. Звонок посреди ночи способен напугать, вызвать ожесточение или потребовать немедленной встречи. Даже поворот сценического круга оставляет героев по разные стороны кривого ножа гильотины, обозначающего место действия у Пинтера. Угловатость конструкции, крутые эшафотные лестницы, раздвижные прозрачные двери оставляют ощущение тщетности существования, опасности, как при ходьбе по битому стеклу. Этот гипертрофированный мир и населяют Джеймсы, Гарри, Ричарды, Биллы, Доффы, Стеллы и Сары английского драматурга. Сценический свет художника по свету Наталии Гары холоден во время самых интимных сцен, в следующий момент он всеми красками разрывает площадку, погружая персонажей в клюквенное полусонное, почти наркотическое состояние, или играет контрастами, добиваясь кинематографической выразительности, свойственной фильмам француза А.Рене или англичанина Гринуэя. Кинематографическая эстетика ощущается во всем: в длинных панорамах во время движения сценического круга, в «параллельном монтаже» сцен (несколько влюбленных пар живут одновременно, читают одни и те же ежедневные газеты), крупные, подчеркивающих трагизм, планах, которые сменяются общими, где в рапиде со станком играет один из самых пронзительных, инфернальных персонажей, созданных Леляновой: Провокатор (Денис Нефедьев). Между ними секунду назад было жарко… Так, в отсутствии любви и живут персонажи Пинтера. Подчеркнутый дискомфорт декораций побуждает артистов работать на износ. Эротические сцены в спектакле поставлены режиссером отнюдь не из соображений эпатировать зрителя или потревожить его морально-нравственные установки - они очень осторожны и деликатны. Секс в жизни персонажей – разрушителен. Супружеское ложе становится поводом к раздору, полем битвы. В первом эпизоде («Любовник») любовь между мужем и женой превращается в бесконечный поединок, «хитроумный до идиотизма», как написал Джозеф Хеллер в своей «Уловке». Эротика с пустым взглядом способна вызывать только отвращение. С таким упорством во взгляде можно только оклеивать обоями квартиру, что и проделывают время от времени герои «Любовника» Леляновой. Любовь, превращенная в игру без правил, доводит Сару (Людмила Мелентьева) до отчаяния. Образ героини искажен любовной ломкой. Любовное томление и неудовлетворенность сквозит во всем: в интонации ее голоса, позе и движениях. Туфли на высоком каблуке, которые должны выражать ее женственность, неудержимый нрав, вызов, становятся для героини Людмилы Мелентьевой ненадежной опорой, символизируя собой некий надлом чувств, любовь искалеченную. Нет ничего трогательнее, чем женщина, озабоченная сломанным каблуком, но как страшно наблюдать за женщиной, чьи ноги надломлены опасной стройностью и высотой каблуков, навсегда изменившей привычную «кривую» жизни, характеризующую ее «падение». Поэтому героиня вынуждена буквально ползти за своим счастьем, вымаливать его на коленях, становиться послушной игрушкой в жестких мужских руках. Однако в спектакле эта слабость кажущаяся. Мужчина сам оказывается заложником правил, о чем громко заявляет своей заигравшейся партнерше. Женщина становится опасной, а разговор влюбленных превращается в своеобразный танец Вуду вокруг кроваво-красных тамтамов. Эффект страуса Кого встретила Бет (Ольга Рябова) за дюной на берегу моря – для зрителя остается загадкой. Об этой таинственной встрече она рассказывает сама. Пошлее «курортного» романа и представить себе трудно. Однако когда женщина раз за разом рассказывает его подробности – это настораживает. История Даффа и Бет – едва ли не самый пронзительный эпизод в спектакле. Свою героиню Лариса Лелянова посадила в инвалидное кресло. Еще один знак? Подсказка? Мир Бет заполнен болью о несбывшейся любви, почти маниакальным желанием иметь ребенка. Кресло становится временным убежищем для этой внутренне сильной и, в свое время, сильной телом женщины, способной рожать и иметь детей. В последней сцене, на пороге смерти, оно подчеркивает отнюдь не ее духовную немощность, поскольку даже ее воспоминания (или иллюзии) страстны. Так же, как и туфли Сары из «Любовника», кресло усиливает состояние надлома и неустроенность. Это один из способов обратить на себя внимание мужа, Даффа (Вячеслав Оствальд), все мысли которого заняты спором о качестве баночного и бочкового пива. Герой Оствальда – тоже фигура неоднозначная. Даже рассуждения о качестве пива не до конца выбили из него отголоски прошлой, счастливой жизни. Но прошлое в его интерпретации не менее тривиально, банально и пошло. Главной составляющей счастья его семейной жизни становится собака. Пинтер разрушает устои западного семейного благополучия: каждая добропорядочная семья должна иметь свой дом, ребенка или, на худой конец, собаку. Поэтому объектом заботы и любви для него и стал пес. Стоило ему сбежать – и смысл прожитых лет совместно с некогда любимой женой перестает существовать. О том, что нельзя вкладывать все свои чувства и привязанность только в собаку говорил еще Иешуа Пилату в булгаковском «Мастере и Маргарите». После потери любимца, драма в семье неизбежна. Изо всех сил, почти беззвучно Дафф рассказывает жене о былой измене с другой женщиной. После такого признания отчуждение между героями усиливается, а героиня Ольги Рябовой постепенно сходит со сцены в небытие. Происходит подмена драмы семейной смертью физической. Последние слова Даффа: «Я забыл тебе сказать…» - звучат искренне, но некая невидимая граница между ним и Бет уже пробежала. Дафф забыл сказать жене… О чем? Он забыл сказать ей об измене? О пропаже собаки? О любви, наконец? Герой Вячеслава Оствальда прячется за своим горем, связанным с потерей жены. Слова любви так и не прозвучали из его уст. Их произносит уходящая из жизни Бет. История одного преступления «Коллекция» Пинтера – детектив, который внезапно обрывается на самом интересном месте. Любовь и здесь остается прикованной к супружескому ложу. Любовь жесткая, сродни насилию. И вовсе не потому, что героем движет безумие ревности. Гарри (Илья Гваракидзе) и его жена Стелла (Анна Корзун) уже достигли того периода жизни, когда о любви уже не говорят, а секс стимулирует отношения лишь на короткий срок; когда признание в измене становится либо причиной окончательного разрыва, либо той соломинкой, за которую так старается ухватиться мужчина. Джеймс в исполнении Ильи Гваракидзе намеренно выдерживает длинную паузу, заставляя замереть зрительный зал, дать почувствовать всю тщетность слов и действий, взаимных ласк или оскорблений в минуту его внутренней драмы, почти гамлетовского отчаяния. Еще вчера он терзал себя и жену, изничтожая любовь, как смысл жизни, как чувство. В его позе, осунувшейся фигуре, взгляде больного, почувствовавшего приближение приступа шизофрении, все же ощущается пока еще дремлющая мощь танка, прогревающего дизели. В такой момент он становится опасен. Руки жены, готовые слиться в объятии, распущенные волосы и полуобнаженная фигура некогда любимой женщины, пока еще только отброшены в сторону. Стелла устало растворяется в глубине сцены. Реакция мужа для нее предсказуема. Теперь остается только ждать его возвращения. Вот только каким оно будет? Подобно Даффу из «Пейзажа» Джеймс творит свою молитву, изливая ее бесконечным потоком слов умалишенного, то повышая, то понижая тембр голоса почти до шепота. Страшный, почти бессвязный монолог ненависти, обращенной к тому, кто сломал его жизнь, разуверил в лучших чувствах. Даже пощечина жены оставляет его равнодушным, как к любым внешним проявлениям. Зато этот кто-то, живет полной жизнью, коллекционирует китайский фарфор. Для Билла (актер Александр Сук) любовь – не пустой звук. Он любит жизнь как таковую. Он наслаждается ее загадками, парадоксами и нелепыми, подчас абсурдными ситуациями. Его полубогемное существование – вызов, отяжелевшим от семейной скуки, да, в общем-то, и от жизни, Джеймсам. Своим темпераментом Александр Сук, кажется, относительно легко живет внутри декораций. Кажется, что его нисколько не смущает наглухо врезанный нож гильотины, острые углы и обратная перспектива станка уступают его напору. Он легко привлекает внимание зрителя и, казалось бы, мог бы единолично захватить сцену, сосредоточив внимание на своем персонаже. Но вот появляется Джеймс, и герой Алексадра Сука на глазах съеживается, движения становятся неуверенными и вялыми. Дальше им руководит страх перед тем неизвестным, что несет с собой ревнивец Джеймс. Актер становится робок, угодлив, а протест против чужого вторжения ничтожен и смешон. В финале его поведение будет жестко и безапелляционно названо «трущобным». Пожалуй, только это и останавливает разъяренного и обиженного «пошлым» нуворишем Джеймса. И все-таки воинственность Джеймса, опасность, таящаяся в его походке, взгляде разбивается обаянием и детской угловатостью Билли. Финал допускает возможность возникновения особых отношений между героями. Стратегия паука Отдельно можно порассуждать о персонаже Алексея Попова. Он сыграл Гарри, сожителя Билли. Герой, на первый взгляд, ничем не примечательный, ведет жизнь поводыря Билли. Он искренен в своих чувствах и всерьез обеспокоен жизнью, которую ведет его друг. Именно на него ложится бремя семейных неурядиц Стеллы и Джеймса и беззаботность Билла. В отличие от Билла, Гарри слишком серьезно относится к своему положению в доме приятеля. Он раздражен жизненным прожигательством Билли и, в то же время, мы ничего не знаем о его деятельности. Местами он мелочен и придирист. Алексей Попов прекрасно чувствует своего героя. Он не просто передвигается по сцене, он крадется. В его походке чувствуется паучья грация. Актер очень пластичен. Он буквально не дает приятелю прохода ни в жизни, ни на сцене. Он тенью следует за ним по пятам. Трудно сказать, что двигает этим персонажем: оскорбленные чувства, ревность, эгоизм или тщеславие. Именно Гарри, что называется, вывел в люди своего злосчастного любовника, о чем он спешит рассказать разъяренному Джеймсу, чтобы успокоить его ненависть к тому классу людей, названного Джеймсом «трущобными мокрицами». Пинтер-драматург далек от изображения классовых противоречий мира чистогана, хотя он четко проводит границы общественного положения своих героев. Монолог Гарри-Попова покоряет своей искренней социальной остротой и обличительным пафосом. Однако в голосе актера проскальзывает издевка. Он ломает перед зрителем комедию, фарс, усыпляя, с одной стороны – внимание оскорбленного мужа, с другой – успокаивая в нем гордыню социально обиженной личности. На этом инцидент исчерпан. Персонажи разбегаются по своим углам. Стелла утешается белым персидским котенком, как некогда Дафф любимым псом, Джеймс снова будет поедом есть «друга» за не прибитую дорожку на лестнице, Гарри будет жить ожиданием измены, а о судьбе Билли сказать что-либо вообще трудно. Скорее всего, его коллекция китайских ваз так и будет пополняться. Семен Ливанов.