Интервью с поэтом Всеволодом Емелиным: "Нормальный поэт в 37 лет должен уже лежать в земле!"

Один из самых ярких современных поэтов Всеволод Емелин выступил в comedy-пабе «Конец Фрунзе». И даже странно, что такое неординарное событие не вызвало в нашем, считающим себя культурным, городе настоящего ажиотажа. Емелин находится в стороне от «официальной» поэзии, но его книги побеждают в премиях читательских симпатий, а его ЖЖ читают несколько тысяч человек. Его стихи сочетают аллюзии, цитаты и злободневность.

Ироничный и неполиткорректный Всеволод Емелин рассказал «Афише», почему он не любит поэтов, кем работает при церкви, что в будущем станет с книгами. И посетовал, что давать интервью ему нравится гораздо больше, чем читать со сцены свои стихи.

!cut

- Чтение стихов – не самое любимое ваше занятие?
- Нет. Разные были этапы, сначала я очень любил читать стихи, но чем дальше, тем меньше мне это нравилось, а сейчас я просто ненавижу читать стихи. !cut

- Почему? Надоело со временем?
- Да, одно дело, когда тебе 40 лет, и ты читаешь стихи, а другое, когда уже 50 исполнилось… И главное - очень заметно, что раньше у меня стихи были хорошие, а теперь стали хуже, поэтому и не люблю их читать.

- А что же тогда заставило вас приехать в Томск и выступать здесь?
- Интерес. Я же в Томске никогда не был. Когда-то работал в Тюменской области, в нефтегазоносном районе, но восточнее тех краев впервые оказался месяц назад, когда прилетел в Красноярск, где мне очень понравилось.

-  Какие впечатления от Томска?
- Очень нравится, чем-то напомнил Красноярск. Оба города – просторные. Между домами есть пространство. Ничего такого в Москве уже не встретишь, везде либо вплотную дома стоят, либо заборы, которые не перелезешь – с видеокамерами… Томск напоминает мне Москву моей молодости, где было пространство между домами, во дворах росла крапива, были березы, овраги, склоны… Мне уже устроили прекрасную экскурсию по Томску, показали город с выгодных точек обзора. Был виден и Томск, и река, и леса на горизонте. Думаю, в городе не так много чего интересно показывать, но человек, который меня возил по Томску, сумел очень удачно провести экскурсию. Я знаю, как это трудно.

 - Вы же когда-то работали экскурсоводом?
- В советское время, в московском городском бюро искусств, там было много секций - историческая, архитектурная, детская, военно-патриотическая. Я работал в литературной -  водил по местам Есенина, Высоцкого, Чехова, Булгакова.

- Сейчас бы могли провести такую экскурсию или ничего уже не сохранилось?
- Сами места мало изменились, они все же находятся в центре, их не перестраивают. Но я уже многое забыл. Давно это было…

- Когда-то вы везде отправляли свои стихи, но их не печатали…
- В газеты, конечно, не отправлял, но в «толстых» литературных журналах меня как не было, так и нет.

- Насколько сегодня эти литературные журналы значимы, когда есть интернет, ЖЖ?
- Почему, они значимы для молодых поэтов. Ты можешь сколько угодно писать в интернете, получать отзывы «Автор гений, автор жжот!», но каждый молодой поэт считает – если его напечатали в «Знамени» или «Новом мире», это начало карьеры. Дальше издадут небольшим тиражом, напишут рецензию на его книгу, выдвинут ее на премию. Пусть это происходит в замкнутой тусовке, но это путь большинства поэтов. К сожалению, мне этот путь был недоступен.

- Какие есть альтернативные пути?
- Работа на скандал. Если не считать критиков и профессиональную тусовку, людям не интересно, кто что пишет. По сравнению с Филиппом Киркоровым, конечно, поэтические скандалы не видны даже в микроскоп, но в том небольшом кругу, где вращаются поэты, умение завихривать скандалы оказывается полезным и важным. По-моему, в официальной литературе есть два пути, два крыла: староеврейское и младогейское (я не вписываюсь ни в одно, ни в другое направление). Есть такой журнал «Воздух», его издает Дмитрий Кузьмин, активный участник гей-движения. Он противопоставляет себя той молодежи, которую печатают в толстых журналах. Кроме журнала он еще и развивает свои интернет-ресурсы, умеет добывать деньги, отправлять людей на фестивали, пробивать гранты. Его проект начинался как литературный андеграунд, а теперь набрал мощный вес. Эта молодежь противопоставила себя тем, кто привык командовать в поэзии. Они перестали писать в рифму, ввели мат, темы секса, наркотиков, гомосексуальные мотивы. Думаю, скоро они победят другое направление, это вопрос времени.

- Но есть же еще, например, живой журнал, куда можно выкладывать свои стихи. У вас в ЖЖ обычно много комментариев…
- Необязательно. Чем дальше, тем меньше.

- А те комментарии, которые вам пишут, вы читаете?
-  Я  все внимательно прочитываю, но отвечаю редко.

-  Что же может заставить вас ответить?
- Во-первых, я непременно должен быть пьяным, а во-вторых, обидеться на то, что написали.  Я уже много раз собирался поставить программу, которая не пускает пьяного в интернет, заставляет его перед тем, как войти в Сеть, пройти  какие-то тесты... Пока еще не собрался, но надо, а то потом читаю, чего понаписал, и мне ужасно неудобно.

-  Вы до сих пор работаете плотником?
- Я не плотник, я разнорабочий. Могу что-то сколачивать, строю леса, крашу те детали здания, для которых не надо быть художником, разгружаю мешки с цементом, ввинчиваю лампочки, отпиливаю доски…Настоящий плотник - это другое дело, это не стишки писать. Нужна рука, глаз, голова… У меня всего этого не много.

- Вы разнорабочий при церкви?
- Да, идет реставрация большого храма, все делается медленно, потому что нет денег, но всегда есть работа.

- Вы наверняка выбрали именно церковь неслучайно…
- Я бывал в советской время в диссидентских церковных кружках, потом от живой веры несколько отошел, но хорошо знакомые люди в церкви остались. Когда мне в очередной раз было некуда деваться, то я пришел к ним, они взяли меня на работу. Ко мне хорошо относятся - если нет авралов, то отпускают на фестивали или гастроли.

- Читают ли эти люди ваши стихи?
- Некоторые читают, но большинство нет. Они знают, что я пишу, но в основном это люди постарше меня, у них другие взгляды, им не близки мои стихи, хотя они с уважением относятся к моему выбору.

- Вы общаетесь с концептуалистами?
- С Кибировым давным-давно, в начале моей поэтической карьеры, когда не разобрались, кто я такой и меня еще куда-то брали на фестивали, я случайно вместе с ним попал в Рим. Приятнейший человек, тоже пьющий. С ним мы замечательно провели время. И Пригов там появлялся, но он уже был после инфаркта, не пил, с ним было сложнее общаться, только раскланивались. А близких дружб, кроме Андрея Родионова и Евгения Лесина в литературной тусовке у меня нет. Поэты меня не любят, я их не люблю – нам неинтересно друг с другом. Есть масса людей, с кем мне хочется общаться, и они к поэзии отношения не имеют.

- Правда, что ваша жена когда-то настолько заинтересовалась вашими стихами, что захотела с вами познакомилась?
- Если верить жене, то да. Других версий у меня нет, приходится верить. Жена - разумная женщина, она согласна, что теперь я исписался. Видно, что 10 лет назад я писал лучше того, что я пишу сейчас. Это нормально. Все почти исписываются - глупость быть поэтом в 45 лет, и тем более в 50. Нормальный поэт в 37 лет должен уже лежать в земле! Бывают, конечно, исключения, но 90% пишут чем дальше, тем хуже.

- Но вы между тем все равно продолжаете писать…
- Желания писать нет. Есть желание как-то мелькать на публике, я всегда ради этого писал, но раньше получалось хорошо, а теперь плохо.

- Вам не хотелось попробовать другие жанры?
- Стихи писать очень легко. Они отнимают мало времени, а проза – долго пишется, это тяжелая, мощная работа, надо заставлять себя изо дня в день. Я, будучи ужасно ленивым, неорганизованным человеком, представить себе такого не могу. Мне очень бы хотелось написать роман, но я как подумаю, что это же надо с утра вставать и садиться писать – не смогу я… День попишу, на второй почувствую что не выспался, на третий выпью, на четвертый буду с похмелья, на пятый пойду в гости…На этом работа над романом и кончится.

- Вы были в жюри «Конкурса конкурсов» при «Золотой маске». Какое впечатление произвела на вас новая драматургия и не пишите ли вы сами пьес? Они все же лаконичнее романов…
- Я очень мало понимаю в театре. У меня есть теоретически две пьесы, написанные по заказу театра.doc. Но я бы не назвал их пьесами, это скорее пустое бла-бла-бла, без развития характеров, без драматургического действия, обмен некоторыми зарифмованными репликами нескольких ходульных персонажей. Их собирались ставить, но, видимо, работа идет примерно также, как я бы писал роман… А о современной драматургии у меня очень хорошее впечатление, я знаком со многими ребятами, мне они нравятся гораздо больше, чем поэты, они более образованы, они меньше пьют, они гораздо интереснее и просто они обаятельнее. Вы посмотрите на поэтов – все какие-то дефективные! У кого-то ножка волочится, у кого-то дефекты фикции, у кого-то одно плечо ниже другого… Все типа меня. А драматурги красавцы! С молодой драматургией я бы дружил.

- Как сегодня, на ваш взгляд, относятся в России к поэзии? Растет ли к ней интерес? В 1990-е как-то нельзя было себе даже представить, чтобы в Томск приехал выступать поэт…
 -В стране просто стало больше денег, и теперь на поэзию и на ее рекламу их тоже хватает. Но все равно поэзия не выходит за рамки тех людей, которые сами так или иначе с нею связаны. Поэты, критики, издатели, а чаще всего - один человек в трех лицах. Один поэт пишет про другого критическую статью, другой издает…Мне еще почему трудно войти в поэтическую тусовку – я не критик, не издатель, от меня толку нет. Я могу стащить полмешка цемента, но это же не каждому нужно.

- Есть же такие популярные фигуры, как Дмитрий Быков…
- Он все-таки не как поэт стал известным. Сначала раскрутился как романист, телеведущий, замечательный публицист, узнаваемый человек, и только сейчас он раскручивается как поэт. Это его очередной проект. Есть, конечно, Дмитрий Воденников, есть Вера Полозкова, есть талантливейшие люди и прекрасные поэты, но это исключения. И все равно их не сравнить по популярности с тем же Киркоровым.

- Сейчас достаточно часто ведутся дискуссии о будущем книги, литературы. Грозит ли, по-вашему, «бумажной» книге полное исчезновение?
- Мне кажется, мы развиваемся по западной парадигме. Надо посмотреть, что будет на Западе – пока там есть и электронные книги, и параллельно обычные. Если через 10 лет у нас еще будут обычные книги, а у них уже нет, то тогда вскоре они и у нас исчезнут. Понятно, что литература отступает, сдает свои позиции. Есть цивилизация, где в центре слово, а есть, где в центре образ, картинки. Тысячелетия люди рисовали, делали деревянных идолов, вся их культура в этом и заключалась, им не нужны были тексты. Потом придумали буквы и основным «передатчиком» мессиджей стала литература. А сейчас, по-моему, опять наступает эпоха образа. Экран компьютера, анимация, 3D…  Дизайн потихоньку убирает словесную культуру на задний план. Если научить компьютер понимать человеческую речь, то и грамоте мало кто захочет учиться. Письменная культура отступает по всем фронтам. Везде - и у нас, и по всему миру.

- Кроме поэтов и писателей всегда было множество графоманов. Что с ними будет, если литература исчезнет?
- Насколько я  понял, почитав модные трактаты о литературе, современная глубокая филология отрицает разницу между поэтом и графоманом. Любой текст имеет достоинства и недостатки, Но как сказал мне недавно на фестивале в Костроме один умный человек, графоман – это же немного другое, это не текст, а поведение. Графомана не стащишь со сцены. Я на своих вечерах мучительно жду, когда все закончится, мне бы поскорее со сцены слезть, а графоман на моем месте будет всем дарить книжки, и напечатанные, и написанные от руки… Подобное поведение сохранится. Все будут смотреть 3D, а он будет сидеть и писать. Хотя, наверное, со временем возникнет 3D графомания. Будут фотографировать, что-то делать в фотошопе…Почему возник графоман? Раньше звание пишущего человека очень высоко ценилось и в России, и в мире. А когда больше станут ценить веб-дизайнера, мультипликатора 3д, фотографа, то все постепенно переключатся на эти направления. Благо программы все время упрощаются. Думаю, будет так.

Текст: Мария Симонова

Фото: Варвара Жилякова