Премьера в томской Драме. Чародейка «Амели»

Амели Нотомб, одну из самых читаемых сегодня во Франции писательниц, часто называют чародейкой — за умение простой рассказ превращать в увлекательный философский трактат и завораживать читателей своими историями.

Премьера Томского областного драматического театра «Амели» по роману Нотомб «Метафизика труб» тоже обладает своими чарами. Постановка Александра Огарева, главного режиссера театра Драмы, заслуженного артиста РФ, получалась совершенно необычной. Это полотно объединило Японию и Европу, интересные актерские работы и красивое визуальное решение. Наполненный пластикой, обладающий насыщенной музыкальной партитурой, спектакль подступает к зрителю с японской неспешностью, мягко окружает его и уводит в свою реальность. Поводов для размышления «Амели» дает много.

!cut

Если пересказывать сюжет истории, то он прост. «Метафизика труб», впервые поставленная в России, роман автобиографический. Это история маленькой девочки. Родители Амели бельгийцы, но ее отца, консула, отправляют работать в Японию. Там Амели и рождается, растет, влюбляется в прекрасную восточную страну. Но спектакль томской Драмы очень многослойный, и у зрителя есть выбор. Можно следить за сюжетом, можно разгадывать загадки, символы и подтексты. «Амели» из тех работ, которые лучше смотреть несколько раз, потому как постоянно удается заметить что-то новое. Можно следить за историей героини или за тем, как на заднем плане разворачиваются взаимоотношения родителей. Можно вздрагивать от красиво сформулированных простых и понятных вещей, таких как первое столкновение со смертью, как осознание того, что «Сначала дадут, а потом отберут» — со временем придется потерять все самое дорогое, а всякая встреча, вероятно, рано или поздно окончится разлукой. А можно искать различные скрытые смыслы.

Жанр спектакля — «мифы о самом нежном возрасте». Мир Амели рождается из ничего, из помех на экране. А после в нем появляются свой ангел, демон, свой рай — прекрасный японский сад, изгнание из которого неизбежно.

Возможно увидеть в судьбе Амели и сложности талантливого человека во взаимоотношениях с жизнью. Героиня не похожа на обычного ребенка. Первые годы своей жизни она молчит и игнорирует весь мир. Затем пробуждается с диким криком и впадает в острую раздражительность (в спектакле это решается с помощью образа рокерши и соответствующей музыки). Амели помнит себя с 2,5 лет, понимает о мире слишком много для своего возраста, мысленно разговаривает целыми фразами на разных языках, записывает свои философские мысли и порой берет в руки гитару. Неудивительно, что в мире «обычных» родных ей нелегко.

Особенность героини и в ее свободе:

— Амели Нотомб — француженка, она воспитана на самых дорогих французскому сердцу идеях свободы, она культивирует неповторимость своей личности. У них принято открывать себя, рассказывать о себе свободно, — поясняет Александр Огарев. — Именно этим романы Нотомб и удивляют других. В них нет философии Достоевского, панорамных описаний Толстого, зато показана свобода, индивидуальность. Все, что в ней есть, Амели воспринимает как свои достоинства. Такая ее позиция гордого человека мне очень нравится. За ней стоит та свобода, что нам не дана после многих и многих веков порабощения. Мы не боремся за свободу, для нас ценнее другие вещи. А французский подход к человеку, в котором он не стесняется быть богом — это не красивые слова, это самоощущение жизни. Ради этого они делали революции.

Важная часть спектакля — его визуальное решение (художники Александр Мохов, Мария Лукка). В центре сцены конструкция с экраном. Она оказывается многофункциональной, и превращается то в обеденный стол, то в окно, за которым японские виды, то во флаг Страны восходящего солнца, то в платяной шкаф, то в пруд с карпами. Задник сцены тоже становится экраном для проекций. Дополняют сцены картины Босха, Дюрера, Гойи, гравюры с борцами сумо, кадры бомбежки. А фрагменты мрачной, посвященной военным действиям, картины Пабло Пикассо «Герника» буквально материализуются: декорация спускается на сцену.

Насыщенный визуальный ряд помогает наполнять действие новыми смыслами.

— Я сторонник полифонических вещей,- объясняет Александр Огарев. — Правда, на Западе экраном занимается целая бригада людей, это целое отдельное искусство, которое в сопоставлении с искусством актеров, художника дает более изощренную полифонию. Хочется все равно эти сочетания пробовать, экран — это еще и самообразование, возможность прикоснуться к тому, с чем и я, и зритель томский недостаточно знакомы.

Экраны привлекают к себе много внимания, но при этом не отвлекают от актеров. А ярких образов в истории немало! Сложно узнать народную артистку РФ Валентину Бекетову в образе бабушки. Экстравагантная дама прилетает проведать странного ребенка в Японию с самоощущением «звезды», приручает похожего на дикого зверя ребенка, открывая ему с помощью бельгийского шоколада мир наслаждения. А покидает родных трогательно, по-девичьи прыгая в классики. Ради образа доброй нянюшки Нисио-сан Олеся Латыпова превращается в спектакле в японку. Легкую, порхающую по сцене, светлую, а моментами становящуюся воплощением европейского представления о японках и вызывающую смех в зале своим акцентом. Также только с помощью подсказки программки можно узнать в Касиме-сан Екатерину Мельдер. Эта японка для Амели словно представитель мира темных, демонических сил. Аристократка, ненавидящая европейцев, с мечом в руках, торжествующим взглядом победительницы и безупречной осанкой — образ получился очень эффектным. Необычная, «рычащая» манера речи учителя театра, Но (Иван Лабутин) вызывает смех. Умеет любоваться собой в таких неожиданных ролях, как Пылесос и Море, Антон Антонов. Утонченной, хрупкой получается переводчица (Наталья Абрамова). Словно существа из другого мира, со своей пластикой и манерой речи, сюрреалистично смотрятся врачи (заслуженный артист РФ Владимир Тарасов, Александр Рогозин, Владислав Хрусталев).

Живыми, непосредственными получаются дети, брат и сестра Амели. Заботливая и озорная Жюльетта (Анна Кушнир), восхищающаяся Амели и благодаря этому без проблем находящая с ней общий язык. Мальчишка-хулиган Андре (Данила Дейкун), как и полагается слегка старшему брату, увлеченно третирует сестру — то из рогатки выстрелит, то крысу притащит, да и в борьбу вступить осмеливается. Из-за такого поведения Амели даже отказывает ему в имени — и брат исчезает очень выразительно!

В образе мамы (Елена Саликова) — и девчонка, в танце примеряющая шапочку дочки, и немного гротескно-страдающая из-за измены мужа жена, и пытающаяся поладить с непростым ребенком мать. Папа (Владимир Козлов) убедителен в своих попытках помириться с женой, киногеничен в эпизоде с падением в люк (лицо актера выводится на экран в режиме онлайн с помощью видеокамеры, и серый фон портала сцены оказывается в этот момент очень уместным). Но самая яркая сцена папы, это, конечно, театр Но. В облике японского певца, поющего в крайне непривычной для неяпонского уха манере, он выглядит так экзотично и харизматично, что на премьере зал в этой сцене не удержался от аплодисментов.

Очень сложная задача в спектакле, естественно, у главной героини, у Амели (Александрина Мерецкая). Связывать многочисленные новеллы в единое действие, произносить свои внушительные монологи так, чтобы их слушали, не теряя внимания, быть естественной, эмоциональной, любопытной, а в других эпизодах самовлюбленной и снисходительной. И актрисе удается найти для этого образа новые интонации и пластику, отличные от ее прежних работ.

Музыка в спектакле сопровождает большинство сцен. Она помогает семье ритмично выполнять ежедневные ритуалы в однообразные «годы» молчания ребенка превращается в раздражающий крик в эпизоде пробуждения Амели, созвучна каплям во время прогулки в сезон дождей. Японские мелодии во время оперы в театре Но могут ввести в транс.

Насыщен спектакль и пластикой (режиссер по пластике Эдуард Соболь). Во время танцев актерам доводится перевоплощаться и в пылесосы (им пока не достает драйва), и в море, становящееся метафорой взаимоотношений мужского и женского (и здесь энергетики уже заметно больше!), и в карпов. Популярные в Японии рыбины, вызывающие отвращение Амели, о чем не догадываются ее родные, в образах офисных клерков поедают рисовые галеты, а вместе с ними и радость. Карпов можно воспринять как символ нелюбимого дела, выполнять которое необходимо, особенно если так принято в обществе, как вызывающую отвращение работу, бросить которую не достает решимости и сил. Тем более рыбины представлены в облике офисных сотрудников в галстуках.

Среди танцев и стилизованный под «буто», своеобразное японское направление искусства, появившееся в 50-е как отклик на бомбардировку Хиросимы и Нагасаки (он дополняет сцену рассказов Нисио-сан о «бомбеске»).

Другой момент непосредственного знакомства с японской культурой — это театр Но. Сцена и красивая, с национальными инструментами, и ироничная. Дети во время оперы откровенно скучают и пытаются отвлекаться от странного, неестественного действия. К тишине их призывает окрики: «Тихо! Это искусство!».

Японские сцены придают спектаклю особый колорит:

— Хотелось прикоснуться через роман Амели Нотомб к японской цивилизации, хотя она идет в истории фоном, вещь посвящена внутреннему миру девушки, — считает Александр Огарев. — Но Япония удивительна, я трижды там бывал. Все островные государства необычны. Японцы взрастили смесь дикости и аристократизма, снобизма и варварства. У них шутки примитивные: любимая шутка японца — подсыпать другому в тарелку за столом соли. При этом понятие о красоте в стране совершенно неевропейское - медитативное, статичное. Мы можем сказать много слов, а у них важно молчание. Они умеют общаться с невыразимым, поклоняться ему.

***

А еще спектакль просто красив. Стильные европейские и японские костюмы, японские пейзажи, элементы теневого театра, полет Амели на фоне космоса на экране… Всё это доставляет эстетическое удовольствие, что тоже чары, и устоять перед ними могут далеко не все.

Текст: Мария Симонова
Фото: Данил Шостак